Самопознание и духовное развитие человека

Анорексия и булимия - расстройства пищевого поведения (РПП), имеющие репутацию «подиумных болезней». Анна Каролина Рестон, сестры Мария и Кэти Кэмпбелл, Хила Эльмалиах - имена моделей, умерших от анорексии, можно перечислять ещё долго. Известная под псевдонимом Твигги модель Лесли Хорнби, которую иногда называют «основательницей моды на тростинок», после длительных, изнуряющих голодовок стала жертвой булимии: голод сменялся неконтролируемыми приступами обжорства, что однажды чуть не убило её. Таких историй множество, и всё больше «по эту сторону» мониторов. Прямо сейчас ваши знакомые, друзья, родные могут страдать от РПП и нуждаться в помощи. Чаще всего вместо этого они получают «бесценные» советы: «ты очень худая – больше ешь», «ты толстая – тебе нужно меньше есть и больше двигаться», «ты дрыщ – иди в зал», «ты много весишь – бегай», «просто не делай этого, где твоя сила воли?». Но каково это – действительно страдать булимией? Наташа Палало борется со своим недугом уже более 11 лет, и она рассказала, как и почему началась её болезнь.

KYKY: Наташа, что нам нужно знать о тебе?

Наташа Палало: Мне 23 года, сейчас я страдаю булимией. Уже очень давно. В 12 лет я решила похудеть. Сначала это были просто диеты, а затем у меня началась анорексия, которая затем перетекла в булимию. Так бывает, и нередко.

KYKY: В 12 лет ты решила, что недовольна своей внешностью?

Н.П.: Да. Папа сказал мне, что я толстая. С момента, как я это услышала, восприятие моей фигуры изменилось, хотя раньше как-то и не задумывалась об этом. Появилось недовольство, которое побудило меня начать голодать. Я очень хорошо помню этот момент. Мы ехали в машине, он взялся за мою ногу и сказал: «Смотри, вот весь этот жир надо убрать, ты понимаешь, что мужчины не любят толстых?» Да, возможно у меня был лишний вес: я весила на тот момент 72 кг при росте 164, но любила себя такой! А потом все перевернулось.

KYKY: Какие у тебя сейчас отношения с отцом? Ты рассказала маме об этом?

Н.П.: Холодные. Я стараюсь поддерживать отношения, но они у нас какие-то поверхностные получаются: «Привет, как дела»? Самое интересное, что как только у меня начались проблемы пищевого поведения, папа только и говорит о том, что мне надо набрать весь, мол, я недостаточно сексуальна сегодня – в общем опять недоволен мной. Мама знала об этом, но всегда считала меня привлекательной. Мне кажется, она не воспринимала всерьез слова отца и даже подумать не могла, к каким последствиям они могут привести. На данный момент я живу с бабушкой, мама умерла пять лет назад.

KYKY: Отец апеллирует к ребёнку категорией «сексуальности». Получается, более 10 лет ты тем или иным способом находишься на различных диетах?

Н.П.: Сколько помню отца, он только этой категорией и аппелирует. Последние года два он толкает меня на операцию по увеличению груди, мол, «я тебе как мужчина говорю». Да, я постоянно на диетах, я уже не знаю как это - питаться сбалансировано и правильно. Разучилась.

KYKY: Смерть мамы повлияла на твои «срывы»?

Н.П.: Да. У меня началось резкое ухудшение, если раньше срывалась по одному-два раза в месяц, с тех пор я дошла до 10-13 срывов в день. Это было страшно. Иду к холодильнику, съедаю все, что вижу дома, потом собираюсь и иду в магазин, закупаюсь чем попало, приношу это домой, закрываюсь в какой-то комнате, начинаю все поглощать, затем иду в туалет и вызываю рвоту. Либо после того, как опустошила весь дом, закупаюсь в макдональдсе, объедаюсь в машине, возвращаюсь домой и очищаю желудок.

KYKY: Как у тебя сейчас строятся отношения с мужчинами?

Н.П.: Сложно. Когда нахожусь рядом с мужчиной, у меня постоянное ощущение своей ничтожности, будто ни один мужчина не захочет меня. А если и захочет, то из жалости или потребности в примитивном удовлетворении своих потребностей. Очень сложно.

KYKY: Ты обращалась за психологической помощью?

Н.П.: Со мной работало очень много психологов. Но мое состояние только ухудшалось. Не знаю, с чем это связано. Меня уже хотели госпитализировать. Сегодня со мной никто не работает, я стараюсь справляться с этим сама. Я решила, что сейчас (учитывая то жуткое состояние, в котором я пребывала), уже точно сама справлюсь. Я хочу стать здоровой.

KYKY: Расскажи, что такое булимия в повседневной жизни? С какими конкретными проблемами ты сталкиваешься?

Н.П.: Булимия – это жуткая зависимость. Я могу целыми днями объедаться до страшных болей в желудке, бегать в туалет, чтобы вызвать рвоту, обожраться слабительными. По кругу. Могу тоннами скупать еду. Не выходить из дома, впадая в депрессию. Организм становится очень слабым, сил нет ни на что, состояние зубов ухудшилось, кожа сухая. Душевное состояние влияет на отношения с близкими, на продуктивность. Ни о чем не думаешь, кроме как пойти поесть и очиститься, дабы не набрать вес. Проблем очень много.

KYKY: Я видела видео, где ты говоришь, что боишься ходить в магазин даже за хлебом, потому как покупаешь всё подряд и съедаешь. Как справляешься с этим?

Н.П.: Сейчас стараюсь избегать этих провоцирующих моментов. Это может показаться странным, но меня спасает камера. Я просто включаю камеру и думаю о том, что если сорвусь, то покажу это видео всем.

KYKY: Получается, тебе проще жить «под присмотром» камеры? Сколько часов в день ты снимаешь себя?

Н.П.: В общей сложности часов пять, но насколько обстоятельства позволяют. Она всегда рядом. И как только появляется какая-либо «опасная» мысль, я начинаю общаться с этой камерой. Я чувствую, что, помогая себе, я могу помочь и другим. Становится легче.

KYKY: Легче, как после рвоты? Что ты чувствуешь после того, как очищаешь желудок?

Н.П.: Ненависть к себе, чувство вины, слабость, иногда сразу начинается ломка - вся трясусь. Не могу подобрать другого слова, это натуральная ломка: просто адски хочется запихнуть в себя еще что-нибудь – неважно, что. Это может быть даже сырое тесто. Мне абсолютно всё равно, какая еда это будет. Да, абсолютно. В этом состоянии я ем все, не только сладкое.

KYKY: Твой минимальный вес?

Н.П.: Минимальный вес, который у меня был, это 47 кг.

KYKY: Ты делаешь всё это, чтобы стать красивой?

Н.П.: Я не знаю, что такое «красота», это понятие у меня размыто. Хочется быть подтянутой, сексуальной, стройной. Для меня это важно. Ибо сегодня я настолько недовольна собой… Вес еще имеет большое значение, но на самом деле я очень боюсь взвешиваться, боюсь, что это спровоцирует срыв. Я мечтаю стать здоровой! Хочу быть нормальным человеком. Мне это все так надоело, если бы вы знали, я очень затормозила на своем жизненном пути из-за это болезни. Мечтаю стать счастливым полноценным человеком. Мне нравятся все эти худенькие девочки в Instagram, сложно назвать кого-то конкретного… Мой идеал? Ну, может, Ким из «9 с половиной недель». Она идеальна.

Если в истории Наташи вы узнали себя или кого-то из своих близких, дочитайте текст до конца. Анорексия и булимия - это серьёзные расстройства пищевого поведения, и если с вами происходит что-то подобное - вы нуждаетесь в помощи. Несмотря на видео в сети, о том, что быть худой – это модно, это действительно далеко не весело.

«Любят не за красоту или накачанную попу. За это ценят вещи». Комментарий психолога

Марина Качанович, психолог, гештальт-терапевт: «В первую очередь, пищевые расстройства - это болезнь. Нет никакой вины человека, который страдает РПП. Никто не выбирает для себя такой путь, никто не может отвечать за формирование этого расстройства в подкорковых структурах мозга, которые мы не контролируем. Стечение множества факторов ведет к формированию и закреплению повторяющихся паттернов восприятия и поведения на уровне нейронных сетей. Генетическая предрасположенность, особенности функционирования гормональной системы, воспитание, культурные особенности среды, мода.

Первый шаг в решении проблем РПП – обратиться за помощью к немедицинскому психотерапевту (можно подключать врача-психотерапевта, диетолога). Терапия – это основа, ведь пищевые расстройства – это совсем не про еду. Как и другие зависимости – это попытка психики справиться с травматическими переживаниями. Тело становится проекцией внутренних конфликтов, боли, непринятия, нелюбви. Формула «возьми себя в руки, где твоя сила воли?» здесь не работает, а вредит. Все это не про силу и не про волю. Ругать себя, винить и стыдить – не помогает. Людям с пищевыми зависимостями всегда не хватает принятия и любви, а не пинков и критики.

РПП существовали и раньше, но ими страдало несоизмеримо меньше людей, чем сейчас. Есть психическое расстройство – дисморфофобия – переживание из-за реального или воображаемого недостатка своего тела. Сверхценная идея, причем окружающие могут не считать данную особенность стоящей внимания.

Такое расстройство раньше считалось тяжелым патологическим состоянием. Никто не резал себя у пластических хирургов, не истязал себя диетами ради красоты. Это все стало нормой лишь в 20 веке.

С 60-х годов худоба вошла в моду, хотя является физиологической нормой лишь для очень небольшого количества людей. Считается, что увеличение случаев РПП в основном связано с современными стандартами моды и красоты. Худоба, детскость, подростковость как идеал женственности и сексуальности делают свое дело. Только тело подростка может соответствовать нынешним модным стандартам.

Когда живешь в такой среде, очень сложно себя любить и принимать таким, какой есть. Это даже кажется странным, и за легкомысленное отношение к своему телу ты можешь быть подвергнут осуждению или критике. Часто такой «подарок» делают родные: «никто не любит полных», «девочки не должны так много есть», «дорогая, такой живот лучше прятать», «как, ты не ходишь в спортзал?» и так далее. Еще одной чертой этой тенденции является приравнивание красоты к здоровью. Ухоженное худое тело воспринимается как здоровое, хотя у девушек, страдающих анорексией нет менструации, а есть серьезные гормональные сбои. Все, что связано с жиром или целлюлитом (физиологической нормой для женщин) воспринимается нами сейчас как слабость, безволие и болезнь.

К причинам можно отнести и старое как мир отношение к женщине как к объекту. При том, что женщины добились серьезных успехов в борьбе за равенство с мужчинами за последние сто лет, этот путь пройден далеко не до конца. Женское тело по-прежнему в массовом сознании воспринимается как некоторый товар. А женщина должна соответствовать целому ряду критериев, чтобы быть востребованной среди мужчин: быть милой, нежной, немного наивной, но умной и начитанной, любить секс, но быть скромной, быть стройной, но здоровой, мочь выносить детей, но не иметь целлюлита, быть мудрой, но молодой и так далее. И соответственно, твое тело тоже должно быть «качественным товаром».

Не все страдают РПП, хотя живем мы в одном и том же обществе. Сейчас не думать о внешнем виде своего тела – это своеобразный вызов социуму. Мы все так или иначе включены в это. Но действительно заболевают не все. Есть ряд факторов, которые влияют на выбор психикой того или иного симптома (генетика, воспитание), кто-то выпивает, кто-то попадает в депрессию. Суть же в одном – внутренней боли и незалеченных травмах.

Если человек не имел принятия и поддержки в период своего взросления, его внутреннее отношение к себе будет таким же. Критичным, отвергающим, осуждающим, стыдящим. В случае РПП тело становится проекцией для этого отношения. Т.е. все РПП – это про внутреннее глубинное непринятие даже не своего тела, а самого себя. Невозможность хорошо к себе относиться, принимать, прощать, заботиться, любить. «Как можно любить ТАКОЕ?» – внутренний вопрос, полный боли и отвращения. Это всегда грустно и страшно. Хочется спрашивать: «Кто же так относился к тебе, милая, кто так тебя не принимал, кто все время хотел, чтобы ты соответствовала каким-то ожиданиям, была не собой, а кем-то другим?».

Я все время повторяю это слово – «принятие». Это одна из базовых потребностей, помните, в пирамиде Маслоу – третья снизу. Удовлетворение этой потребности важно для всех, и особенно для детей. Им нужно знать, что их любят любыми и всегда, а не только за пятерку, успехи в спорте или хорошее поведение. И когда ты уже взрослый, ты заслуживаешь любви не за то, что ты подходящий товар в красивой обертке. Любовь – это не про то, что ты какой-то определенный. Любят не за достижения, красоту или накачанную попу. За это ценят вещи. А человека любят, потому что любят. И всё».

Леонид Виноградов: Георгий Павлович, вы родились на Кубани, но когда вам было три года, семья переехала в Москву. Родители вам не рассказывали, почему?

Георгий Ансимов : Рассказывали, я знаю все подробности. Отец ­– молодой энергичный священник – вскоре после революции закончил Казанскую академию и был направлен в станицу Ладожскую. Уже росла дочь, уже родились сыновья-близнецы и оба умерли от голода, я еще не родился. От Астрахани добирались пешком – это довольно большое расстояние. 1921 год, самая разруха. Иногда мама даже стояла после службы на паперти, просила милостыню, потому что детей – дочь и племянницу – надо было чем-то кормить.

Но дошли до Кубани, и началась хорошая жизнь. Отцу дали землю, корову, лошадь, сказали: вот, обзаводись хозяйством, а параллельно будешь служить. И они взялись за дело, маме тоже пришлось запасать корм, доить корову, работать на земле. Непривычно – они же городские, – но справлялись. А потом пришли какие-то люди и сказали, что храм должен ограничить свою деятельность, разрешили служить только по воскресеньям, затем и воскресные службы запретили, а отца лишили наделов – семья в одночасье стала нищей.

Тесть отца, мой дед, тоже священник, отец Вячеслав Соллертинский, тогда служил в Москве. И он пригласил отца к себе в хор регентом. Отец был хорошим музыкантом, согласился, и в 1925 году мы переехали в Москву. Он стал регентом в храме Введения на Платочках – в Черкизово. Вскоре храм закрыли и сломали, на его месте построили школу, но что интересно – от храма ничего не осталось, но есть место, где раньше был престол, и в этом месте никогда не замерзает земля. Мороз, метель, а эти четыре квадратных метра не замерзают, и все знают, что тут раньше был храм, престол. Такое чудо!

Начались скитания. Отец пришел в другой храм, там был совет, который оценивал священника, он экзамен выдержал, произнес проповедь – по проповеди судили, как он владеет словом, как владеет «залом», – и его утвердили настоятелем, а рабочие электрозавода – храм был на Электрозаводской улице, в Черкизово – сказали, что им нужен клуб, давайте снесем храм. Снесли. Он перешел в Николо-Покровский храм на Бакунинской улице, и этот храм закрыли и уничтожили. Перешел на Семеновское кладбище, и этот храм закрыли и уничтожили. Перешел в Измайлово, и его арестовали четвертый раз. И расстреляли, но мы не знали, что он расстрелян, искали его по тюрьмам, носили передачи, передачи у нас принимали… Только через 50 лет узнали, что 21 ноября 1937 года отец был расстрелян в Бутово.

– Вы говорите, что его четвертый раз арестовали. А как заканчивались предыдущие аресты?

– Первый раз он просидел, по-моему, полтора месяца, и его отпустили домой… Для всех нас потрясением был первый арест. Страшно! Второй раз арестовали и продержали совсем недолго, а третий раз пришли два молодых человека, один из них неграмотный, тщательно всё смотрели, стучали по полу, отодвигали половицы, лазили за иконы, и, в конце концов, увели отца, а на следующий день он вернулся. Оказывается, это приходили стажеры, которым надо было провести обыск, чтобы сдать экзамен. Отец был для них подопытным кроликом, но мы не знали, что они стажеры, принимали их всерьез, волновались. Для них комедия, а для нас очередное потрясение.

Служение моего отца пришлось на годы самой страшной травли. Как только над ним не издевались! И мелом писали на рясе, и кидали гнилыми фруктами, и оскорбляли, кричали: «Поп идет с поповичем». Мы жили в постоянном страхе. Вспоминаю, как первый раз пошел с отцом в баню. Его там сразу заметили – с крестом на груди, с бородой, длинными волосами, – и началась банная травля. Нет шайки. У всех есть, а нам пришлось подкарауливать, когда у кого-то освободится, но и другие караулили просто для того, чтобы вырвать ее у попа из рук. И вырывали. Другие провокации были, всякие слова и прочее. Помылся я, правда, с удовольствием, но понял, что хождение в баню – тоже борьба.

– А в школе как к вам относились?

– Вначале смеялись надо мной, грубили (хороший повод – поповский сын), и было довольно сложно. А потом всем надоело – посмеялись, и хватит, и стало легче. Только отдельные случаи были, как тот, который я описал в книге об отце. Устроили нам санитарную проверку – проверяли, у кого чистые ногти, у кого нет, кто моется, кто не моется. Выстроили нас в линейку и велели всем раздеться до пояса. Увидели на мне крестик, и началось! Позвали директора, а он был суровый, молодой, сытый, успешно продвигающийся по служебной лестнице, и вдруг у него такой непорядок – крест носят! Он меня перед всеми выставил, показывал на меня пальцем, стыдил, все вокруг сгрудились, трогали крест и даже дергали, пытались сорвать. Затравили. Я ушел подавленный, классная руководительница пожалела меня, успокоила. Были такие случаи.

– В пионеры заставляли вступать?

– Заставляли, но я не вступил. Не был ни пионером, ни комсомольцем, ни членом партии.

– А вашего деда по маминой линии не репрессировали?

– Его два раза арестовывали, допрашивали, но оба раза отпускали. Может быть, потому, что он был уже в возрасте. Никуда его не сослали, умер он от болезни еще до войны. А отец был намного моложе, и ему предлагали снять сан, перейти в бухгалтеры или счетоводы. Отец в бухгалтерии хорошо разбирался, но решительно отвечал: «Нет, я служу Богу».

– У вас не было мыслей вопреки всему пойти по его стопам?

– Нет. Он сам не определил мне такого пути, говорил, что не надо мне быть священником. Отец предполагал, что кончит так, как кончил, и понимал, что если я выберу его путь, меня ждет та же участь.

Всю свою юность и молодость я не то чтобы был гоним, но все на меня показывали пальцем и говорили: сын попа. Поэтому никуда меня не брали. Хотел в медицинский – мне сказали: не ходи туда. В 1936 году открылась артиллерийская школа – подал заявление. Еще в 9 классе учился. Заявление у меня не приняли.

Приближался мой выпуск, и я понимал, что никаких перспектив у меня нет – кончу школу, получу аттестат и буду сапожником, извозчиком или продавцом, потому что ни в какой институт не примут. И не брали. Вдруг, когда все уже поступили, я услышал, что в театральную школу набирают мальчиков. Это «мальчиков» меня обидело – каких мальчиков, когда я уже юноша, – но понял, что у них недобор юношей, и поехал туда. Документы у меня приняли, сказали, что сначала проверят, как я читаю, пою, танцую, а потом будет собеседование.

Собеседования я боялся больше всего – спросят, из какой семьи, я отвечу, и мне скажут: закрой дверь с той стороны. Но собеседования не было – я проскочил туда, в Вахтанговскую школу, никому не открывая, что я сын врага народа. На прослушивании были многие артисты, в том числе Борис Васильевич Щукин, который в том же году умер – мы последние, кого он успел посмотреть и принять. Я готовился читать басню, стихотворение и прозу, но прочитал только басню – «Две собаки» Крылова, – а когда собрался читать стихотворение Пушкина, мне кто-то из комиссии сказал: «Повторите». И я с удовольствием повторил – мне нравилась басня. После этого меня приняли. Был 1939 год.

Когда началась война, школу эвакуировали, но я опоздал на поезд, подал заявление в военкомат, меня записали в ополчение, и велели в ополчении заниматься тем, чему меня учили – быть артистом. Выступал в воинских частях, которые ехали на фронт и с фронта. Мы рыли окопы в Можайском направлении, потом в училище отмечались, что выполнили свою работу, и ехали обслуживать солдат. Страшно было – видели молодых зеленых ребят, которых только призвали, они не знали, куда их пошлют, и оружие давали не каждому, а одну винтовку на троих. Не хватало оружия.

А страшнее всего было выступать перед ранеными, которых везли с фронта. Нервные, злые, недолеченные – кто-то без руки, кто-то без ноги, а кто-то и без двух ног, – они считали, что жизнь кончена. Мы старались их подбодрить – танцевали, шутили, рассказывали наизусть какие-то смешные новеллы. Что-то удавалось сделать, но до сих пор страшно вспоминать об этом. Целые эшелоны раненых приходили в Москву.

После войны меня взяли актером в Театр сатиры. Мне понравилось, как работает главный режиссер Николай Михайлович Горчаков, и я попросился к нему в ассистенты. Помогал ему по мелочам и продолжал играть на сцене, а через какое-то время Николай Михайлович посоветовал мне поступать в ГИТИС, сказал: «Я сейчас руковожу третьим курсом, поступишь, тебя возьму на третий курс, через два года будешь режиссером». Пошел подавать заявление, а мне сказали, что в этом году на режиссерский факультет не набирают, есть только набор на факультет музыкального театра. Я к Горчакову, рассказываю, а он: «Ну и что? Музыку знаешь? Знаешь. Ноты знаешь? Знаешь. Петь можешь? Можешь. Спой, они тебя возьмут, а я потом переведу к себе».

Принимал меня Леонид Васильевич Баратов, главный режиссер Большого театра. Он был известен в институте тем, что всегда сам сдавал экзамен – задавал вопрос, студент или абитуриент неловко отвечал, и он говорил: «Дорогой мой, любимый мой, батенька мой!», и начинал рассказывать, как надо отвечать на этот вопрос. Меня он спросил, какая разница между двумя хорами в «Евгении Онегине». Я сказал, что сначала они поют вместе, а потом по-другому – то, что я тогда понимал. «Батенька мой, ну как же так можно? – воскликнул Баратов. – Они поют не по группам, а по голосам, и различаются по голосам». Встал и начал показывать, как они поют. Прекрасно показывал – вся комиссия и я сидели, рты открыв.

Но меня приняли, я попал к Борису Александровичу Покровскому. Он тогда первый раз набирал курс, но во время экзаменов был в отъезде, и вместо него нас набрал Баратов. Очень хорошо со мной работал и Покровский, и другие педагоги, почему-то сразу я стал старостой курса, а на четвертом курсе Покровский мне сказал: «В Большом театре открывается стажерская группа, если хочешь, подай заявление». Он всегда всем так говорил: хочешь – служи, не хочешь – не служи.

Я понял, что он предлагает мне подать заявление, подал. И тот же Баратов, который меня принял в институт, принимал в стажерскую группу. И снова принял, но в НКВД посмотрели мою биографию – а я написал, что сын священника – и сказали, что этого нельзя даже в стажеры. А уже начались репетиции, и что интересно – актеры, которые со мной репетировали, написали коллективное письмо: давайте возьмем этого парня, он перспективный, зачем ему портить жизнь, побудет стажером, потом уйдет, но принесет пользу. И меня в порядке исключения временно зачислили в Большой театр, и я временно проработал там 50 лет.

– Во время учебы не было неприятностей из-за того, что ходите в церковь?

– Кто-то подсмотрел, подкараулил, но это было неважно. Мало ли зачем ходит парень в храм. Может, по режиссуре ему надо увидеть обстановку. А в Большом театре половина актеров были верующие, почти все пели в церковном хоре и лучше кого-либо знали богослужение. Я попал в почти родную среду. Знал, что по субботам-воскресеньям многие хотят увильнуть от работы, потому что в храме служба и певчим платят, поэтому по воскресеньям идут или спектакли, где мало певцов задействовано, или балет. Своеобразная была атмосфера в Большом театре, для меня радостная. Я, может, отвлекусь от рассказа….

Православие, кроме всего прочего, организует человека. Люди верующие наделены каким-то особым даром – даром общения, даром дружбы, даром участия, даром любви, – и это сказывается на всем, даже на творчестве. Православный человек, что-то творящий, создающий, волей-неволей делает это через контроль своей души, отвечает перед своим внутренним контролером. И я видел, как это сказывалось на творчестве артистов Большого театра, даже если они были нерелигиозны.

Например, Козловский был человек религиозный, а Лемешев нерелигиозный, но рядом со своими верующими друзьями Сергей Яковлевич всё равно был отмечен чем-то несоветским, и это бросалось в глаза. Когда люди приходили в Большой театр, в Художественный или в Малый театр, они попадали в обстановку, которая способствовала правильному восприятию классики. Сейчас уже по-другому, Толстой и Достоевский для режиссера – только способ выразить себя. А в мое время артисты старались как можно глубже вникнуть в смысл слова и музыки, добраться до корней.

Это огромный труд, на который современные творцы идут редко, потому что торопятся поставить спектакль как можно быстрее и перейти к следующей постановке. Сидеть и думать, почему Болконский не любил свою жену, но не оставил ее, почему пришел на ее похороны, долго, сложно. Умерла жена – кончено. Желание художника раскопать глубину авторского замысла постепенно уходит. Я не хочу ругать современных людей – они молодцы и делают много интересного, но эта важнейшая составляющая искусства из театра уходит.

Считаю, что мне повезло. То, что мне довелось пережить в детстве и юности, могло меня сломать, обозлить на весь свет, но в целом я считаю свою жизнь счастливой, потому что занимался искусством, оперой, и сумел прикоснуться к прекрасному. Я поставил больше ста спектаклей, и не только в России, но и по всему миру поездил с постановками – был в Китае, Корее, Японии, Чехословакии, Финляндии, Швеции, Америке, – видел, что там делают мои коллеги, и понял, что представляю очень важное направление в искусстве. Это настоящий реализм в изображении того, что хочу передать.

– Самую первую свою постановку помните?

– Профессиональную? Помню. Это была опера Обера «Фра-Дьяволо» с Лемешевым. Последняя роль Лемешева в опере и первая моя постановка! Опера построена необычно – диалоги, надо говорить, то есть актеры должны были взять текст и осознать его, а не просто сольфеджировать и вокально воспроизвести. Когда первый раз пришли на репетицию, они увидели, что нет концертмейстера, спросили, где он. Я говорю: «Концертмейстера не будет, будем репетировать сами». Раздал им тексты без нот. Сергей Яковлевич Лемешев уже снимался в кино, поэтому сразу воспринял это, а остальные были ошеломлены.

Но мы поставили спектакль, Лемешев там блистал, и все хорошо пели. Мне интересно вспоминать об этом, потому что там что ни артист, то история. Например, одну роль исполнял артист Михайлов. Мало ли Михайловых на свете, но оказалось, что это сын Максима Дормидонтовича Михайлова, который был диаконом, потом протодиаконом, потом всё бросил и между ссылкой и радио решил выбрать радио, а с радио пришел в Большой театр, где стал ведущим актером. И его сын стал ведущим актером Большого театра, и внук, и тоже бас. Волей-неволей подтягиваешься, когда встречаешься с такими династиями.

– Интересно! Вы начинающий режиссер, а Сергей Яковлевич Лемешев – мировая знаменитость. И он выполнял все ваши установки, подчинялся?

– Выполнял, более того – говорил другим, как надо понимать режиссера, как слушаться. Но однажды он взбунтовался. Там есть сцена, где поют пять человек, и я ее построил на предметах, которые они передают друг другу. Действие происходит на чердаке, и каждый при свече делает свое дело: один ухаживает за девушкой, другой стремится обворовать соседа, третий ждет, когда его позовут, и он придет, чтобы всех успокоить и т.д. И когда я распределил, кто что должен делать, Лемешев взбунтовался, отбросил фонарь со свечой и говорит: «Я вам не разносчик реквизитов. Я хочу просто петь. Я – Лемешев!». Я отвечаю: «Хорошо, вы просто пойте, а ваши друзья будут делать, как надо».

Отдохнули, успокоились, продолжили репетицию, все запели, вдруг Лемешева кто-то толкает, передает ему свечку. Другой подходит, говорит: «Отойди, пожалуйста, я здесь спать буду, а ты там стой». Он поет и со свечкой в руках переходит на левую сторону. Таким образом, он стал делать то, что надо, но не я его заставил, а партнеры и линия действия, которую я пытался выявить.

Потом он приехал на защиту моего диплома. Это для института событие было – Лемешев приехал! И он сказал: «Я желаю молодому режиссеру успехов, способный парень, но учтите, Георгий Павлович: не нагружайте излишне артистов, потому что артист не выдерживает». Дальше он сострил, но я не буду повторять остроту.

– Вы учли его пожелание?

– Я считаю, что в постановке спектакля главное – работа с актером. Очень люблю работать с актерами, и актеры это чувствуют. Я прихожу, и все знают, что я их буду холить и лелеять, только чтобы они сделали всё как надо.

– Когда вы первый раз выехали с гастролями за границу?

– В 1961 году, в Прагу. Я поставил в Большом театре «Повесть о настоящем человеке». Эту оперу Прокофьева ругали, называли ужасной, а я взялся за постановку. На премьеру приехал сам Маресьев и после спектакля подошел к актерам и сказал: «Ребята, милые, как я рад, что вы вспомнили то время». Это было чудо – великий герой пришел к нам на спектакль о нем!

На премьере был чешский дирижер Зденек Халабала, и он предложил мне поставить этот же спектакль в Праге. Я поехал. Правда, оформлял спектакль другой художник, Йозеф Свобода, но тоже получилось очень хорошо. И на премьере в Праге произошло счастливое событие, когда два врага… Был такой музыкальный критик Зденек Неедлы, и они с Халабалой ненавидели друг друга. Если Халабала приезжал на какую-то встречу, Неедлы туда не ехал, и наоборот. На моем спектакле они помирились, я при этом присутствовал. Оба плакали, и я тоже прослезился. Вскоре они оба умерли, так что это событие запало мне в душу как предначертанное сверху.

– Вы до сих пор преподаете. Вам интересно работать с молодежью?

– Очень интересно. Я рано начал преподавать, еще студентом. Покровский взял меня в Гнесинский институт, где он тоже преподавал, ассистентом. Потом я работал самостоятельно, а когда окончил ГИТИС, стал преподавать в ГИТИСе. И продолжаю работать и многому учусь на своих занятиях.

Студенты сейчас другие, с ними бывает очень тяжело, но многие из них так же талантливы, как наши учителя, стоят того, чтобы с ними занимались, и я с удовольствием занимаюсь.. Правда, часто им приходится работать с материалом, который не дает возможности себя выразить.

Особенно на телевидении – там уж совсем поделки: раз, два, снимаем, получите деньги, до свидания, а что и как получится, не ваше дело. Никакого уважения к актеру. Это его обижает и унижает. Но что делать? Такое время. Актер же сам по себе хуже не стал, и сейчас есть великие. Студенты творят, и я, как и 60 лет назад, им в этом помогаю.

– Даже в самое богоборческое время вы, сын священника, ходили в церковь. Расскажите, пожалуйста, о священниках, с которыми вы встречались.

– Это очень интересная и важная тема, но учтите, что я был отроком, потом юношей, потом взрослым человеком во время гонений, и, вспоминая те годы, я вспоминаю только то страшное, что делали со священниками, с храмами. Всю сознательную жизнь я жил при гонениях. Эти гонения были настолько разнообразны, оригинальны, вычурны, что я только диву давался, как можно так издеваться над людьми, которые просто верят в Бога.

Вспоминаю людей, которые работали или служили одновременно с отцом Павлом – моим отцом. Каждый священник был заклеймен как преступник за преступление, которого он не совершал, но в котором его обвиняли, за которое его гнали, били, резали, били и резали его семью, молодых перспективных детей. Издевались как могли. О ком бы я ни вспоминал – об отце Петре Никотине, о ныне здравствующем отце Николае Ведерникове, о многих других, – все они были измучены и истерзаны временем, окровавлены. Так я вижу этих людей, которых наблюдал с раннего детства всю свою жизнь.

– А духовник у вас был? Сначала, наверное, отец?

– Да, в детстве я исповедовался у отца. А потом ходил к разным священникам. К отцу Герасиму Иванову ходил. Я с ним дружил, мы вместе что-то замышляли, делали, я ему помогал натягивать холсты – он был хороший художник. А часто шел в храм, не зная, к кому попаду на исповедь, но в любом случае попадал к человеку, окровавленному издевательствами над ним.

– Мне посчастливилось знать отца Герасима в последние годы его жизни. Он рассказывал, что дружил с вами с детства.

– Мы дружили 80 лет.

– То есть подружились, когда ему было 14 лет, а вам 10? Как это случилось? Ведь в детстве четыре года – огромная разница в возрасте.

– Мы учились в одной школе. Я чувствовал себя одиноким, увидел, что и он одинок. Мы сошлись, и вдруг оказалось, что мы оба не одиноки, а богаты, потому что имеем в душе то, что нас согревает – веру. Он был из старообрядческой семьи, позже, после долгих и серьезных размышлений, перешел в православие. Всё это на моих глазах происходило. Помню, как его мама сначала была категорически против, а потом за, потому что это давало ему возможность работать, расписывать храмы.

Он часто приглашал меня к себе домой, всегда, когда я приходил, суетился, говорил жене: «Валечка, давай быстрее». Однажды мы уже сели за стол, и Валя села, а он вспомнил, что что-то забыли подать, встал, потянул за собой скатерть, и весь сервиз, который был на столе, разбился. Но он выдержал это, мы поужинали, поговорили.

– Вам за 90 и вы работаете, и отец Герасим почти до последнего и служил, и, хотя уже ничего не видел, пытался писать. Помню, говорил он о копии картины Крамского «Христос в пустыне», о своей картине «Спасение России».

– Он писал Николая Угодника как представителя Руси, останавливающего меч, занесенный над шеей какого-то мученика, а над всем этим – Богородицу. Очень хорошая получилась композиция, продуманная. Но я был и свидетелем того, как он хотел писать, а уже не мог. Поехали мы на дачу к моей племяннице Марине Владимировне Покровской. Отец Герасим отслужил молебен, потом пошел купаться, намочил ноги в канале, вышел на берег счастливый и говорит: «Хорошо бы сейчас картину пописать».

Марина сказала, что у нее дома есть краски, он попросил принести, она принесла. Акварельные. Отец Герасим намочил кисть, его рукой водили, и он над краской спрашивал, какой цвет – сам уже не различал цветов. Картину не дописал, сказал, что потом докончит, и я нес домой мокрый холст – недоконченную картину, написанную отцом Герасимом, уже почти не видящим, но желающим творить. Вот эта жажда творчества более ценна, чем просто творчество. Как и желание, несмотря ни на что, послужить Богу. Текста он тоже не видел, жена моя во время молебна читала по служебнику молитвы, а он их за ней повторял.

А как терпелив он был! Расписывали храм Христа Спасителя, отец Герасим тоже участвовал в этом. Ищет стремянку, а их уже разобрали – все хотят писать. Стоит, ждет. Кто-то спрашивает: «Что стоишь?». Он отвечает: «Да вот жду стремяночку». «Я тебе дам пару ящиков, поставь один на другой и влезай». Влезает и начинает писать. Пишет раз, другой, а потом приезжает и видит, что его Николая соскабливают. Какая-то девушка решила на этом же месте сама написать Николая Угодника. Отец Герасим остановился, молчит, молится, а она скребет. И всё-таки под взглядом согнутого старика она устыдилась и ушла, а он продолжил писать. Вот вам пример кротости, терпения, надежды на Бога. Хороший был человек!

– Вы написали о нем книгу. Это не первая ваша книга.

– Началось всё с отца. Однажды я написал что-то похожее на рассказ об отце, а сестра с племянницей говорят: пиши еще, столько случаев было, ты вспомнишь. Так получился ряд новелл, я их показал редактору из издательства Московской Патриархии, ей понравилось, она пошла к отцу Владимиру Силовьеву, он сказал: пусть что-то добавит, будет полнее, и издадим. Я не ожидал, что получится, но добавил, и они издали. Не стремился к этому, но кто-то мной руководил. Теперь у меня уже десять книг. На разные темы, но книга об отце Герасиме – продолжение того, что я написал об отце.

В 2005 году мой отец прославлен как новомученик – спасибо прихожанам Николо-Покровского храма, того самого, который разрушали на моих глазах, а теперь восстановили. Вот его икона, писала Анечка Дронова, очень хороший иконописец и художник! Она еще две иконы отца писала: одну для Николо-Покровского храма, а другую я отвез в Ладожскую.

Этой зимой я сломал ногу и пока прикован к дому, не могу поехать к студентам и репетировать с ними, хотя они меня ждут, и мне остается одно – сидеть за компьютером и писать. Сейчас пишу об интересном случае. Отец мне рассказывал о святынях, главным образом, об архитектурных – Софии Константинопольской, Софии Киевской, петербургских соборах и дворцах… И я просил его показать мне московские святыни: Чудов монастырь, Вознесенский, Сретенский. Он отмалчивался, так как знал, что их уже не существует. А я всё приставал, даже плакал, и однажды он решил показать мне хоть что-то из уцелевшего – Страстной монастырь.

Мы собрались и поехали – первый раз я был в центре Москвы. Отец собрал свои волосы под шляпу, чтобы не выделяться. Подошли к памятнику Пушкину, а он весь заклеен бумажками с похабными надписями, рядом лежала гора обломков, всю улицу перегородила. Отец меня оттянул, сел на скамейку, вытирая слезы, и тогда я понял, что Страстной монастырь тоже разрушен. Его начали уничтожать именно в ту ночь. Я видел уже изуродованную колокольню и какой-то маленький домик, еще уцелевший.

У этой трагедии было неожиданное продолжение. Мой друг и ученик, певец, после института искал работу, и его засунули директором музея Дурылина в Болшево. И от него я узнал, что этот музей собран женой Дурылина из остатков Страстного монастыря: из замков, окон, переборок, других мелочей, которые ей удалось вытянуть из груды останков разрушенного монастыря. Таким образом, я присутствовал при разрушении монастыря, но и увидел то, что от него сохранилось. Я пишу о Дурылине, как о своем педагоге, и о его жене.

– Он у вас преподавал?

– Да, историю театра. Он был завкафедрой. Очень начитанный человек, интересный, но переживший трагедию. Уже после революции он стал священником, его арестовали, сослали, за него хлопотали, Щусев просил Луначарского, Луначарский обещал походатайствовать, но только если он снимет рясу. Такая проблема ставилась перед многими людьми, и каждый решал ее по-своему. И Дурылин решил по-своему. Как решил, не скажу. Прочитаете, когда допишу.

– Вам 91 год, вы столько пережили, но по-прежнему полны энергии, планов. Что вам помогает до сих пор сохранять творческую активность?

– Как-то неловко о себе говорить, но раз уж зашел разговор… Я считаю, что так Богу надо. Начинаю свой день, особенно в старшем возрасте, с благодарения Богу за то, что сегодня жив и могу что-то делать. Ощущение радости, что могу прожить еще день в труде, созидании – уже немало. Что будет завтра, не знаю. Может, завтра уже умру. А сегодня, чтобы заснуть спокойно, говорю: благодарю Тебя, Господи, за то, что дал мне возможность прожить этот день.

Беседовал Леонид Виноградов

Фото: Иван Джабир

Видео: Виктор Аромштам

Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте

Любовь - загадочное чувство: может вспыхнуть на первом же свидании, а может тлеть годами, чтобы потом разгореться ярким костром. Но в каждых отношениях бывает тот самый момент, когда понимаешь, что именно с этим человеком готов прожить всю жизнь.

сайт подслушал самые искренние истории о том, как люди осознали, что эти отношения - те самые.

• Когда мне было 16, папа нас бросил, мы переехали в другой город, и я перешла в другую школу. У меня был стресс от развода родителей - я перестала говорить вообще. Когда перешла в новый класс, я понравилась одному мальчику и написала ему о своей проблеме на листочке. Он не отчаялся, записал нас в литературный кружок, делал все, чтобы я вышла из стресса. А в 18 сделал мне предложение, и я самостоятельно сказала «да». 5 лет в браке, сыну 2 года, часто поем под гитару.
• Любимый молодой человек признался в любви. И сразу все поменялось: работать хочется, делать дела хочется, путешествовать хочется, даже убирать и мыть посуду и то хочется. А главное - жить. По-настоящему жить хочется. Кусать сочный мягкий персик так, чтобы сок по щекам тек. Как будто стало ясно, зачем все это. Как будто тут появилось что-то ценное и важное. Так непривычно.

• Мой молодой человек живет в 2 000 км от меня, 2 дня езды. Неделю назад я не ответила на звонки и СМС (спала). На следующий день ночью ко мне в квартиру трезвонил мой благоверный. Боялся, что со мной что-то случилось.
• Только совсем недавно я наконец-то поняла, как сильно меня любят.
  Мой мужчина терпеть не может шить, но, видя, как я устала работать без выходных, подшивал мне платье на корпоратив. Сосредоточенно так, высунув от напряжения язык и что-то бормоча себе под нос, как заправская швея.
• Девушка храпит, как пьяный матрос. Вечно не могу уснуть. Но как-то поехала она к маме на недельку - я понял, что теперь мне не хватает ее храпа... Не высыпаюсь. На выходных поехал к ней, выспался хоть.

• Девушка, 21 год. Всю сознательную жизнь страшно ленива. С родителями всегда ссорились из-за моей лени, никогда не готовила и не убиралась, вечно поднималась с кровати под дикие крики и принималась со слезами за домашние дела. Год назад влюбилась. И - вуаля - по утрам легко поднимаюсь, по квартире порхаю, с хорошим настроением и песнями готовлю вкусные горячие обеды, дома всегда чисто, вещи постираны и выглажены. Родители не нарадуются, боятся сглазить и тихонько молятся, чтобы замуж меня забрали.
• С первым парнем разошлись, потому что после смены на работе не готовила ужин из 3 блюд. От второго ушла за неделю до свадьбы, потому что не помогала его маме на клубнике. Ему было пофиг, что у меня ужасная аллергия на эту ягоду. Недавно начали жить вместе с другом юности, дело к свадьбе. Иногда приезжаю после 10 вечера с работы. Дома чисто, ужин нагрет, он делает чай. И какой бы лентяйкой я ни была, для него хочется готовить по 3 блюда и ездить к родителям на картошку.
• Моя нормальная температура очень высокая, сильно потеют ладошки. Всегда очень стеснялась этого, от стыда хотелось провалиться, когда говорили: «У тебя слишком потные руки». А вот мой парень при первой нашей встрече сказал, что, как упоминалось в «Ромео и Джульетте», горячие и влажные руки - признак чувственности и ему это очень нравится.

• Мой муж иногда разговаривает во сне. Однажды поздним вечером читаю книгу в кровати, супруг уже заснул, и тут слышу, что он ведет с кем-то забавный диалог: «Я ее очень люблю. Всем бы такую жену, как у меня. Только ты даже не смотри в ее сторону!» Однако, удачно я замуж вышла.
• Боюсь пауков с того самого момента, когда отчим запирал в подвале, а по стенкам и по мне ползала эта гадость. Друзья и девушка стебали на эту тему, да и самого очень бесило, поэтому хотел лечиться, но не получалось. Бесило до тех пор, пока не начал встречаться с другой, признался в фобии. В итоге теперь она ловит пауков, которых я иногда вижу на стенах, и успокаивает меня, а я думаю, куда спрятать кольцо, чтобы не нашла раньше времени.
• Я тетрадофил: обожаю бумажную канцелярию во всех ее проявлениях, но самую большую страсть я испытываю к тетрадям в клетку на скрепке и обязательно с 48 листами. Должен быть идеальный дизайн снаружи и внутри. Каждый раз, выбирая себе новую фаворитку, я пересчитываю в ней листы, так как боюсь, что она не «девственна». За этим занятием меня застала моя девушка, которой пришлось все объяснить, на что она спокойно ответила, что обожает карандаши. В итоге мы залипли в книжном на полтора часа. Люблю ее. И тетради.

• Сижу на диете. Дома, кроме риса, ничего не осталось. В полночь позвонила любимому (живем раздельно пока) и сказала, что от голода умираю, уснуть не могу. Он холодно ответил, что ему завтра на работу вставать рано, что не может говорить. А через 30 минут привез мне кусок пирога, бутерброды и ругал за диеты.
• Я помешана на правописании и грамматике. Однажды завязался спор с каким-то парнем, пишущим так, будто учебник русского языка в жизни не видел. Оказалось, что он так же, как и я, помешан, но только на математике. Долго друг друга всячески оскорбляли, подкалывали на эту тему. В итоге пришли к соглашению, что будем подтягивать друг друга, я его - в русском и литературе, он меня - в физике и математике. Ну, так все и было, подтягивали. Вместе четвертый год, недавно сделал предложение. Скоро свадьба.
• У меня черные как смоль волосы и очень бледная кожа, если ярко крашу глаза, то выгляжу как настоящая ведьма. Ехала в метро, заходит бабулька, смотрит на меня и начинает креститься. Решила приколоться, начала делать вид, что колдую, и стала делать магические движения руками. Паренек, сидевший рядом, просек фишку и начал трястись, закатывать глаза, говоря, что чувствует, что в него что-то вселяется, бабка в шоке, я с трудом сдерживаю смех, люди в вагоне давятся от смеха. На моей станции паренек выбежал за мной. Женаты уже 5 лет, на свадьбе первый тост был за суеверную бабульку в метро!

Десять лет назад телеведущая Елена Ханга проснулась знаменитой. Откровенно сексуальное ток-шоу «Про это», аналогов которому до этого не было на экранах нашей страны, вмиг подняло ее на вершину телевизионного Олимпа. Потом была свадьба и рождение долгожданной дочки, после чего Ханга на время исчезла с телерадаров. Но профессия все-таки взяла свое...

- Елена, после программ «Про это» и «Принцип домино» вы на время ушли из профессии, объяснив это тем, что пора менять форматы. Вы часто бываете недовольны своей работой? И кто для вас главный критик?

У меня в семье все критики, но в хорошем смысле слова. В том смысле, что они не ругают, а правильно оценивают. Самый уважаемый критик – это свекровь, во-вторых – муж, и, в-третьих, дочь. Но самый жесткий и бескомпромиссный критик – это, конечно, я сама. А еще очень много критиков на улице, потому что все знают, как лечить насморк и играть в футбол, специалисты как вести ток-шоу… Поэтому очень многие подходят и говорят: «Вот вы извините, конечно, но мы вам скажем».

- И часто на улицах вот так незнакомые люди подходят?

Да, часто. У меня такая внешность, что меня сложно с кем-то спутать или не узнать, даже если я прячусь за темными очками (смеется).

- Елена, а вы никогда не задумывались о том, как бы сложилась ваша жизнь, если бы вы не стали журналисткой, телеведущей?

Я знаю, я бы была психотерапевтом. Ведь это было мое первое образование. Я уже почти закончила учебу, прошла практику в Америке, планировала работать в клинике. И хотя там найти работу психотерапевта в Америке довольно сложно, у меня уже все было схвачено. Но вдруг я поняла, что не создана для такой размеренной жизни, графика с 9 до 6. У меня совсем другой характер, я все пропускаю через себя, мне постоянно хочется движения, новый ощущений, чего-то нового. В этом смысле работа журналиста – идеальная профессия.

- Рождение дочери в корне изменило вашу жизнь?

Очень банальный ответ, но моя жизнь перевернулась полностью. Я стала другим человеком. Могу без зазрения совести сказать, что дочь – это самое главное в моей жизни, хотя я считаю себя трудоголиком и живу, как говорится, с пультом по жизни, обожаю свою профессию. И все же дочь – это первоочередное. Для меня сейчас гораздо интересней, чтобы она сделала то, что в свое время не смогла сделать.

- Как вы воспитываете дочь? И какие самые главные качества вы стараетесь вложить в ребёнка?

Нет одного главного качества. Сейчас, на данном этапе, я хочу, чтобы она научилась всего добиваться сама. Конечно, я всегда подложу соломку, если она от меня требуется. Но очень важно, чтобы она ни в коем случае не привыкла к тому, что вот мама позвонит, вот папа заплатит. Папа у нас вообще человек жесткий, он сказал, что вообще ни за что платить не будет, кроме как за медицинскую страховку. А дальше - сама, сама, сама. Поступила в институт - хорошо, не поступила – никаких платных ВУЗов, куда можно запихнуть любого неудачника. И в этом отношении я, конечно, гораздо мягче, чем муж, считаю, что родители должны делать все, чтобы дать возможность ребёнку раскрыться. Я – сумасшедшая мамаша, как любая старородящая мать. Поэтому я сейчас и навязываю столько разных предметов, потому что я хочу, чтобы она попробовала все и потом выбрала то, что ей понравится. Но она должна понимать, что надо работать и работать тяжело, если хочешь в чем-то преуспеть.

- В чем уже Лиза преуспела? Что ей больше всего нравится?

Ей больше всего нравится ничего не делать, но я все время стараюсь, чтобы она была чем-то занята. У нее каждый день то теннис, то музыка, то английский, то рисование, то танцы, и она уже права качает и грозится обратиться в Страсбургский суд (смеется). Я вижу, что у нее многое получается, но я не даю ей расслабиться. Объясняю, что недостаточно быть просто хорошей ученицей в школе, надо еще что-то успеть сделать. Например, надо читать – правда, читает она и так много, это в папу, он тоже любит много читать – но нужно все время стремиться к самосовершенствованию, учится бороться за место под солнцем, уметь за себя постоять - я хотела бы, чтобы она этому научилась.

- Дочь соглашается?

Иногда соглашается, иногда нет. Порою говорит, что ее лишили счастливого детства, а я считаю, что можно только мечтать о таком счастливом детстве. Я стараюсь, чтобы она и работала, и отдыхала, стараюсь угождать и радовать. И обязательно как можно больше времени проводить вместе. Недавно Лиза изъявила желание сесть за руль, я решила, что кататься на настоящем авто пока рановато, и мы отправились вместе на в картинг-центр. Дочь гоняла как заправский гонщик, но самое удивительное, что и я получила дикое удовольствие и даже села за руль гоночной Феррари. Ощущения удивительные! Раньше мне казалось, что скорость и адреналин – это не мое, видимо, я еще не все о себе знаю (смеется).

- Получается вы для дочери настоящий друг?

Помимо того что я друг, я, все-таки, диктатор. Мой совет – сделайте так, чтобы у вашего ребенка не было ни одной свободной минуты, не было бы времени даже смотреть телевизор, чтобы ребенок не слонялся без дела. Как только наступает такое состояние, оно тут же заполняется дурью. Начинаются разные соблазны. Почему так хорош спорт? Потому что ребенок вкладывался много лет, чтобы потом вот так все бросить, становится жалко потраченного времени, здоровья и соблазнить на всякие глупости будет не так просто. Тусить они все равно будут. Но есть разница в «тусить». Это надо делать тоже осознанно.

- Елена, вы вели когда-то нашумевшую программу «Про это». Дочку уже готовите к взрослой жизни? Готовы ли откровенно говорить на сексуальные темы, объяснять, как и что?

Я как-то была в Италии и там познакомилась с доктором. Этой женщине уже далеко за семьдесят, она самый известный сексопатолог в мире. Она написала огромное количество книг о сексе и отношениях: «Все для молодожёнов», «Все для чайников» «Все для пожилых», «Секс на работе». В общем, она большой эксперт в этой области. Я подошла к ней с вопросом: «Когда нужно ребенку начинать рассказывать про это?» Она говорит: «А сколько лет вашей дочке?» Я говорю: «Пять». Она отвечает совершенно серьезно: «Вы уже опоздали на пять лет». Ее глубокое убеждение, что об этом надо начинать говорить с самого раннего возраста. Мы думаем: «Подождём, пока ребёнку будет восемь или двенадцать». А она говорит, что ребенок может в любой момент посмотреть, что мама с папой делают, и может быть травмирован тем, что он увидит. Надо объяснить, что папа не обижает маму, просто папа ее очень любит, и маме это нравится и так далее. Конечно, не нужно в какие-то подробности вникать, но какие-то начальные беседы проводить необходимо. Я, правда, сама так и не решилась на откровенную беседу, но я купила замечательные книги, которых у нас сейчас полно во всех центральных магазинах. Называются они: «Откуда я появился?», «Откуда пошла жизнь?» и так далее. Как и откуда появляются дети она знает с пяти лет, и это у нее не вызывает абсолютно никакого интереса. Есть поговорка: «Если ребенок пришел к маме и спрашивает, что такое секс, это уже значит, что он уже знает про секс и хочет просто проверить степень доверительности отношений». Когда ребенок уже знает про это такое, поздно пить Боржоми, как говорится. Кто-то уже что-то донес, кто-то пересказал, кто-то дофантазировал – отсюда и формируется неправильный подход и восприятие.

- Знаю, что вы большой гурман и очень здорово разбираетесь в гастрономии, а из каждого путешествия стараетесь привозить новый рецепт. Какие блюда вам нравятся больше всего, и любите ли вы пробовать что-то новое?

Я обожаю пробовать что-то новое, я не люблю ходить в рестораны в дорогих гостиницах или в рестораны, в которые съезжаются все туристы. Это значит, что там еда адаптирована туристом. Я в Америке ходила в китайский ресторан и еще в какие-то рестораны, а потом мне китайцы говорили, что это не китайская еда. То же самое африканская еда – я пробовала, а потом поехала в Африку попробовала, там вообще все другое. И мне объяснили, что европейцы привыкли к определенной еде, к определенным продуктам, и они, может, не станут есть, если предположить им настоящее. Кто же будет отказываться от клиентов. Поэтому там все похоже на то к чему привыкли европейцы. Поэтому в такие рестораны я не хожу, а хожу туда, где все засижено мухами, где к тебе приходит хозяин ресторанчика и на просьбу меню, он говорит: «Не надо меню, я сам скажу, что ты будешь есть. Я только что из кухни, и я знаю, что нам сегодня удалось. Потому что утром мы зарезали вот этого барана, а рыбу нам только что привезли. Я сделаю так, что тебе будет хорошо».

- А какие самые экзотические блюда вам довелось попробовать?

Ничего сверхъестественного, каких-то тараканов не было. Максимум морепродукты, никаких змей. Страусов я пробовала в Австралии, когда ездила на освещение Олимпийских игр, но это не потрясло мое воображение. Меня потрясает не экзотичность, а виртуозность исполнения и вкус. Недавно меня пригласили в ресторан на концерт азербайджанской певицы Сабины Бабаевой, которая участвовала в Евровидении в этом году, и я открыла для себя настоящую бакинскую кухню. Мы все думаем, что это люля-кебаб и плов, а это и превосходная обязательно свежайшая рыба, это потрясающая выпечка, фантастическая куриная чихыртма и национальное азербайджанское блюдо кю-кю.

- А вы сами готовить любите?

Я очень люблю готовить, в свое время я окончила кулинарные курсы, но готовлю плохо, но с большим удовольствием. А выглядит это примерно так: я что-нибудь приготовлю, и свекровь говорит: «Как вкусно. Правда вкусно Лизочка?» - обращается к моей дочке, а та говорит: «Баба, чего ты меня толкаешь под столом». Поэтому цену своим кулинарным способностям я знаю, но я обожаю кулинарные книги. У меня это болезнь какая-то, я из всех стран привожу кулинарные книги, причем на разных языках. Я смотрю картинки, и у меня слюна капает. Вы придете ко мне домой у меня библиотека, по этой библиотеке можно высшие гастрономические экзамены сдавать. Я очень люблю, и мой муж знает, что лучший подарок мне, не бриллиантовое колечко, а кулинарная книга с хорошими картинками. В последнее время я стала интересоваться напитками, особенно винами, дегустирую, разбираю букеты, получаю удовольствие, посещаю винные саммиты. Бутылочка хорошего вина является верным заключительным аккордом изысканного ужина. Недаром в древности говорили, что вино – это божественный напиток. Главное, чтобы оно было хорошим, ну и меру, конечно, соблюдать необходимо.

- В чем, как вы думаете секрет вашей красоты и успешности?

Красивой меня назвать очень сложно, я всю жизнь страдала от того что я была некрасивая. А если прибавить то, что у меня другой цвет кожи, я имела букет комплексов. Другое дело что с возрастом появилась уверенность в себе, но эта уверенность от того что тебя любят. Ты любима, и ты знаешь, что тебя принимают такой, какая ты есть. А секрет успешности, мне кажется, во-первых, везение, а, во-вторых, я, когда работаю, я не халтурю, и очень не люблю, когда другие халтурят. Ну и, конечно, везение. Поэтому на 5 успешных 55 неуспешных людей, которые могли бы гораздо лучше это делать, просто им не повезло, и они не раскрылись.

- У вас есть идеал современной женщины?

Это Мерил Стрип – одна из успешных и состоявшихся женщин Голливуда. Мне практически нравятся все ее роли, которые она сыграла, я любуюсь так же ее успешной семейной жизнью. Прекрасные дочери, хороший муж.

- Многие мужья, не потерпели бы рядом с собой такую успешную женщину. Ваш совет женщинам?

Это несостоявшиеся мужчины, это мужчины из разряда неудачников. Советов тут быть не может, но от мужа всегда должна исходить только поддержка. В моем понимании муж должен гордиться успехами своей жены, а если это не так, то зачем тогда нужна семья…